Динамо открыла глаза и ее взгляд уперся в половые доски. Выскобленные, чистые, с яркими разводами текстуры, будто кто-то начертил их тонкой иглой, создавая причудливый рисунок.

Привыкшая видеть под ногами вечно заплеванный, обшарпанный, усыпанный мусором и песком пол, она и не подозревала, что доски могут быть так красивы. Какое-то время она разглядывала хорошо подогнанный, отмытый, пахнущий воском настил, пока не начала понимать, что лежит на чем-то мягком, спиной кверху.

Просыпаться в незнакомых местах Динамо случалось, только в этот раз место вызывало слишком много вопросов, прояснить которые нужно было как можно скорее, потому что все незнакомое таило либо неприятности, либо опасность.

Оперевшись на руки, она попробовала подняться и тут же, со стоном боли, повалилась обратно. Все тело, казалось, охватил огонь, горела спина, надсадно тянуло между ног, ломили кости рук и ног, а накатившая тошнота и круговерть перед глазами отозвались позывами к рвоте. К счастью, пустой желудок только доставил несколько неприятных минут, ничего не исторгнув наружу.

Даже при самом тяжелом похмелье Ди не испытывала ничего похожего. Пришлось дать себе несколько минут покоя, чтобы отступила дурнота и на лице высохла испарина. А потом вернулась память...

... Здесь были все, кто входил в ближайшее окружение Бубна и послушно исполнял его приказы. Пять здоровых мужиков. Пятеро, слишком хорошо знакомых ей с детства. И сам Бубен. Шесть человек против нее одной.

Ди помнила, как ее стащили с байка, кто-то выкрутив руку, вырвал из ее ладони нож, чей-то сильный пинок бросил  на колени перед вожаком. Тяжелые ботинки на устрашающе толстой подошве, оказались прямо перед ее глазами. Грубые пальцы одного из карателей, подошедшего сзади, сгребли Динамо за волосы, вынудили задрать голову.

Побои и издевательства начались не сразу. Сначала вдоволь наглумились, оскорбляя ее и мать, долго, смакуя детали, перечисляли все, что они с ней сделают, ее молчание вызывало у них скабрезные остроты, а когда Динамо в ответ огрызалась  - ржали и, кривляясь, передразнивали.

Бубен лично исхлестал ей спину кожаной плеткой, вкладывая в каждый удар всю злость, накопившуюся за эти годы. Ее поднимали, чтобы ему удобней было бить ее по лицу, потом снова бросали, содрав всю одежду, на землю, нагретую за день палящим солнцем, и снова били, теперь уже всем скопом. К тому времени, когда Бубен принялся ее насиловать, Динамо уже мало что помнила. Только рвущая изнутри боль говорила о том, что в расправе приняли все собравшиеся.

Колючий комок сухого перекати-поля задел раны на лице Динамо. Она очнулась. Вокруг слышалась только песня ветра, шорох песка и жужжание мух, потревоженных шевелением ее тела. Небо на горизонте начало розоветь, обещая еще один знойный день.

Ди знала, что нужно встать. Встать, чего бы это не стоило. Встать, превозмогая боль. Пока не вернулся Бубен. Пока ее не нашли бродяги, рыщущие по дорогам. Пока не стала добычей хищников. И она встала. Клочья одежды валялись неподалеку, но были непригодны для носки. Сапоги и байк исчезли без следа. Не удивительно, что их не оставили, в мире нехватки самого необходимого, обувь и транспорт ценились дороже человеческой жизни.

Она не помнила как добралась до первого попавшегося строения на окраине Ковчега. Сил хватило лишь на карачках вползти на крыльцо. А после наступила темнота и забвение.

Тот, кто ее нашел, не пристрелил, не сбросил в канаву. Наоборот, обработал раны, заботливо уложил на живот, чтобы не тревожить измочаленную спину, смыл кровь.

Динамо не чувствовала благодарности к своему спасителю, потому что Пустошь - суровое место, доброта здесь означает лишь одно - выгоду. И тот, кто ее лечил наверняка надеялся что-то получить взамен.

Кривясь от боли, Ди села на тюфяке. Огляделась в поисках хоть какого-нибудь предмета, который можно использовать в качестве оружия. Тумбочка с оплывшей свечой и потрепанной книжкой стояла слишком далеко, до нее не дотянуться. Чтобы дойти до подоконника и выбраться наружу у нее сейчас просто не хватит сил.

Когда в проеме двери появилась высокая фигура, Динамо встретила вошедшего, обхватив ножку колченогого табурета. К несчастью, занести его для удара она не сумела, только подтянула ближе, выставив щитом, зато компенсировала неудачную оборону яростным взглядом из-под опухших глаз.

- Ты кто, нахрен, такой?

Грозный окрик сорвался, превратившись в приступ кашля.

Отредактировано Динамо (2022-06-22 08:11:13)

Динамо с настороженностью наблюдала за тем, как незнакомец деловито расставляет на тумбочке принесенные предметы. Ее готовность пустить в ход табурет, на него не произвела ровно никакого впечатления.

Признаться, Ди и сама понимала, что в данный момент не сможет оказать хоть сколько нибудь адекватного сопротивления, если тому вздумается напасть, потому что даже на то, чтобы просто сидеть у нее уходили последние силы.

Впрочем, пока в планы хозяин дома это и не входило. Он держался на расстоянии, не пытаясь приблизиться, но вовсе не из опасения быть атакованным хлипким табуретом. Одного легкого движения его руки хватило бы, чтобы выбить из ее пальцев так называемое оружие, не говоря уже о чем-то посерьезней.

Она не собиралась сдаваться, но рука от слабости дрогнула и табурет с грохотом упал, а вслед за ним на тюфяк повалилась Динамо.

- Зря стараешься. - Голос звучал едва слышно, но неприязненный тон не изменился. - У меня нет нихрена, мне нечем с тобой расплатиться за еду и лекарство.

Запах принесенной пищи наполнил ее рот слюной. Динамо не помнила, когда ела в последний раз и сейчас боролась с накатившим, как зверь, голодом и нежеланием уступать.

Плошки, обещающие еду, притягивали ее взгляд, будто магнитом, поэтому чтобы не поддаваться соблазну, Динамо уставилась на незнакомца.

- Ты поп, что ли?

Не черная хламида навела ее на эту мысль. Она давно привыкла не судить о человеке по одежке, в Пустоши каждый носил, что смог найти, выменять, украсть. А вот облик мужика, его спокойная речь и неторопливость в движениях напомнили ей о редких встречах с подобными субъектами.

Такие бродили повсюду, собирали зевак, призывая к чему-то абсурдному, вроде отказа убивать, насильничать и грешить, грозили карами небесными, проповедовали мир, гармонию и убеждали заботится не о плоти телесной, а о душе, которая, якобы, бессмертна.

Динамо считала этих "пастырей" чем-то вроде помешанных или откровенных прохиндеев. Смирение не спасет от бандитов на пустынной дороге, не накормит, а о бессмертии души могут себе позволить думать лишь такие, как мистер Лучано или Дом Томсон, богатые и могущественные. Им-то уж точно не нужно беспокоиться о хлебе насущном.

Сколько себя помнила Ди, они с матерью никогда не знали достатка, перебивались тем, что попадалось от случая к случаю, не нажили имущества. Но до той разборки с Бубном, у нее хотя бы был байк - старенькая модель, требующая постоянных забот, однако вполне годная и на ходу. Теперь она лишилась и его.

- Динамо меня зовут. Можно просто, Ди. - Назвать свое имя осталось единственным капиталом, которым Ди могла хоть как-то отблагодарить человека, спасшего ей жизнь.

Отредактировано Динамо (2022-06-23 10:06:45)

Были слова, которых она в своем лексиконе не имела. Отсутствие нормального образования и образ жизни, начисто лишенный необходимости кого-то благодарить за услугу, сделали ее речь скудной и немудреной. Да и к чему попусту бросаться пустыми фразами, когда сделать что-то в ответ и проще и полезней? Поэтому Ди и сама никому не говорила "спасибо" и ни от кого этого слова не слышала. "Нормально", "годится", "давай, бывай!" - вот стандартный набор, вполне заменяющий благодарность в той среде, в которой она вращалась с детства. Видно, поп, воспитывался на других примерах.

- Бляха-муха, жалко раньше не знала, - обронила она, блеснув в его сторону насмешливым взглядом. - Сколько б хороших вещей сберегла.

Может, ему кто-то что-то и давал за "спасибо", раз он так утверждал, но Динамо была уверена, что в лучшем случае получила бы по зубам, реши она расплатиться подобным образом.

- Ладно, давай свое пойло, пакши* распускать не буду.

На горшки мужика ей было плевать, ее сговорчивость породил банальный голод. Ди понимала, что нужно поесть, иначе сил не набраться. Потом выбраться отсюда и найти эту падлу Бубна. Она еще не знала как это сделать, где его искать, но ему придется ответить за то, что он с ней сделал.

Новая просьба попа поставила Динамо перед очередной дилеммой. Позволить чужим рукам шарить по ее телу совсем не хотелось, с другой стороны, пальцы еще не приобрели достаточной подвижности, чтобы справиться с тесемками балахона, в который ее обрядили.

Ди не испытывала никакой стыдливости от собственной наготы. Она полжизни ходила полуголой, потому что тратиться на белье считала бессмысленной роскошью. С водой всегда возникали проблемы, порой ее не хватало помыться как следует, что уж говорить о стирке. Поэтому кожаная безрукавка заменяла девушке и майку, и лифчик. 

- Развяжи и сними! - Распорядилась она, послушно поворачиваясь к попу спиной. - У меня от этой тряпки все тело чешется.

Уже приготовившись к процедуре лечения, Динамо вдруг приподнялась на локтях и заявила:

- Ты это... как тебя?... Не вздумай рукам волю давать, а то... - для наглядности, как она поступит в случае угрозы для ее девичьей чести, громко щелкнула челюстями. - Ясно?

пакши* - руки

Какие "эти" слова поп запретил произносить, Динамо не совсем поняла. Если говорить честно, она не сказала и половины из того арсенала, который использовала в разговоре с другими. Все общались примерно на одном языке и никому не приходило в голову возражать против отдельных словечек, а уж тем более, обижаться.

- Могу и помолчать, - коротко отозвалась Ди, заменив этой фразой другую, которая могла еще больше не понравиться мужику.

Она с интересом разглядывала лекаря, находя его не только странным, но и привлекательным. Правильные черты лица придавали его облику достоинство и благородство. Руки чистые, усы и борода ухоженные, черный бесформенный балахон без единого пятнышка - все свидетельствовало о том, что мужик тщательно следит за своей внешностью. Вероятно, его подружке приятно с ним миловаться. У Динамо был опыт общения с совсем другими мужчинами и до сегодняшнего дня она считала это нормальным.

Она ждала, что при первом же прикосновении истерзанная спина взорвется болью, поэтому прикусила зубами подушку, приглушая крик, но через секунду поймала себя на том, что тело вовсе не протестует, а наоборот, легкие, как перышки пальцы, дарят горящей коже прохладу и успокаивают.

Ди дралась и получала побои, падала с байка, обдирая руки и ноги, мать лечила ее какими-то снадобьями, сосед однажды удалил ей остатки выбитого зуба, но никто и никогда не относился к ее телу с такой заботой и бережностью. Казалось, Красс не втирает мазь в раны, а просто едва касается мест боли и они сами собой затягиваются.

- Ах..., - Динамо вовремя прикусила язык, сдерживая грубое слово. Подобрать более приличное было нелегко: - Кайф, как приятно. Тебе бы работать этим ... растирателем. Очередь бы выстроилась.

Мужские ладони то поднимались к плечам, то опускались на ягодицы. Иногда они оглаживали бока и тогда внутри Ди вспыхивали разряды сладостного возбуждения, заглушая все остальные чувства. Волоски на коже поднимались дыбом, тело напрягалось в ожидании совсем других ласк и зубы сжимались не для того, чтобы укусить руку нахала, а сдерживая чувственный стон плоти.

К несчастью, волшебство момента разрушил сам мужчина. Его вопрос перекинул мысли Динамо на то, о чем ей сейчас думать совсем не хотелось. Вспомнилась экзекуция Бубна и его своры. Долгая, изощренная, унизительная. С их стороны милосердней было бы убить Динамо, бросить ее труп на поживу стервятникам, но месть вожака в том и заключалась, чтобы, оставив ее в живых, поселить в ней страх перед повторной расправой, если они когда-нибудь еще встретятся.

- Сам не видишь?

Она по привычке огрызнулась. Посвящать чужака в свои проблемы в ее среде было не принято. Это пусть городские девочки ему жалуются на сломанный ноготок и разбитое любовником сердечко, свои дела она привыкла решать сама, так ее учила мать, так поступали ее знакомые, такой урок вдолбила ей суровая жизнь.

Отредактировано Динамо (2022-06-25 08:43:58)